Бывший глава ЦБ  — РБК: «Снижение курса рубля было неизбежным»

— Зависимость рубля от цены на нефть после того, как Банк России отпустил его год назад в свободное плавание, выросла до 88%, подсчитал ведущий аналитик Нордеа банка Дмитрий Савченко. Вы согласны с такой оценкой?

— Тут нет ничего нового. Зависимость рубля от нефти почти стопроцентна, и наблюдается она последние лет пятнадцать. Когда и нефть, и рубль укреплялись, эта зависимость стала очевидной. Понятно, что на ситуацию влияет состояние платежного баланса. Что угодно можно говорить, но текущий платежный баланс в России зависит от экспорта, который процентов на семьдесят состоит из нефти и газа.

— Какова степень влияния других факторов, например политических?

— Политика, безусловно, влияет — в краткосрочном плане. Если наши конфликты в сфере политики отпугивают иностранных инвесторов, партнеров, настораживают внутренних инвесторов, то есть люди перестают вкладывать средства в российскую экономику, то все это да, действует. Но коренным образом работают долговременные экономические факторы, а именно — цены на нефть. Пока не изменится структура экономики, пока мы не начнем экспортировать что-либо другое, нам от этого никуда не деться.

— Вы не раз говорили о запоздалом переходе к плавающему курсу. К настоящему моменту последствия прошлогоднего шока скорректировались?

— Я действительно много раз говорил, что переходить к плавающему курсу надо было минимум на год раньше. Казалось бы, ЦБ был к этому готов: [председатель ЦБ] Эльвира Набиуллина с трибуны объявляла о такой необходимости еще в октябре 2013 года. И это было правильно, поскольку тогда можно было перейти без потрясений. Снижение курса все равно было бы неизбежным, потому что «эффективный реальный курс» был завышен. Поэтому рубль так бы и ослабел — процентов на сорок-пятьдесят, только постепенно, шаг за шагом. А произошло это резко, шоково.

— Как вы оцениваете нынешний уровень ключевой ставки?

— Ключевую ставку надо повышать, потому что она не должна быть ниже темпа инфляции. Так вот, сейчас у нас ключевая ставка — 11%, то есть стабильно ниже, даже не в рамках волатильности. Получается, что кредиты можно взять под отрицательную ставку, даже если судить по официальным оценкам инфляции — более 12%. А уж снижать ставку можно только тогда, когда инфляция будет если не «однозначной», то хотя бы 10%.

— Встает вопрос с кредитованием реального сектора — ведь на это все жалуются.

— Простая мысль. Возьмем реальные цифры: доля накоплений в ВВП страны у нас традиционно около 20% (сейчас чуть ниже). Вот из этих 20% ВВП примерно 16–17% — это внутренние накопления корпоративного сектора. А на бюджет плюс на заемный капитал, привлеченный для инвестирования, приходится всего 3–4%. Если корпорации, в том числе государственные, не инвестируют, то этими процентами ничего не сделаешь. Невозможно дать кредит на сумму, которая бы компенсировала отказ от вложений собственных средств. Ведь даже если речь идет о стартапах, обычно привлекается капитал на рынке, например через венчурные фонды. Если же это устойчивый бизнес, скажем, наши нефтяные, металлургические компании — там должны быть в основном корпоративные инвестиции, капиталовложения. Если их нет, то кредитом вы все не закроете. Конечно, Банку России без взаимодействия с правительственными министерствами с инфляцией не справиться. В российской экономике не хватает конкуренции на рынках. Значит, нет и стимулов для повышения производительности, нет смысла наращивать инвестиции. Правительство предпочитает договариваться о «приемлемом» уровне роста цен с бизнесом. Страна покрыта официальными или неофициальными картельными соглашениями. Ослабление конкуренции снижает и стимулы к росту эффективности и экономики в целом. Не только в отраслях естественных монополий. Сокращение притока импорта еще больше снижает конкуренцию.